Крым 22 июня 1941года. - 22 Июня 2009 - Ежедневный обозреватель "Ситуация"

Говорят, в Крыму эта ночь была не удушливо-жаркой, а с холодком к самому утру. Может быть, на улицах городов было оживленнее, чем всегда, — у недавних школьников выпускные вечера затянулись до рассвета. А начавшийся день еще несколько часов был обычным для всего полуострова, кроме Севастополя, на который уже обрушились бомбы, сброшенные немецкими самолетами. 22 июня навсегда разделило жизнь всех людей на ту, что была до войны, и другую, полную страха, горя, лишений. Этот день и первое военное лето врезались в память многих крымчан.

   Последние мирные дни

   Жаль, что черно-белые довоенные фотографии не могут передать всех красок того июня 1941 года на Южном берегу Крыма. Может быть, какого-нибудь художника, отважившегося изобразить горы, опушенные лесом, синее-синее море, сливающееся где-то далеко с небом, белые полоски полотна, которыми днем закрывали веранды санаториев, даже упрекнули бы в пристрастии к слишком ярким краскам. Но Лилии Усеиновой, которой в том июне было всего 10 лет, оно запомнилось именно таким. И еще груды темно-бордовой, будто лакированной, черешни на базаре, белые полотняные пиджаки гуляющих по набережной курортников. «20 июня ребята из нашей школы отправились в поход, а мы, малыши, вместе с вожатыми должны были выйти 22-го, чтобы присоединиться к ним на последнем этапе и вместе вернуться, — вспоминает Лилия. — Мама дала мне лепешки, фрукты, бутылку с козьим молоком, но я даже не успела выйти за ворота: прибежала соседка, начала кричать, что началась война. Тогда мы еще ничего точно не знали, люди передавали друг другу слухи, женщины плакали. Мы, дети, конечно, не осознавали, что произошло, нам страшно еще не было».
   Июнь был щедр на события для Симферополя. Андрей Сермуль, в 1941 году 19-летний мотогонщик-любитель, который впоследствии стал комиссаром партизанского отряда, в книге «900 дней и ночей в горах Крыма» вспоминал, что «жизнь культурная и спортивная в городе в это время, можно сказать, кипела». В Симферополе проходили выступления известных джазовых музыкантов, в городском саду был концерт Утесова, в ТЮЗе на улице Горькова пела Клавдия Шульженко. «Перед самой войной в Симферополе начали снимать какой-то фильм, видимо, по спортивной тематике, потому что оборудовали декорациями нынешний стадион «Метеор». Приехали на съемки известные актеры. Олейников расхаживал по улицам в коротких брюках, в гольфах и
   в берете с помпончиком… мальчишки ходили за ним толпами». 22 июня Андрей Сермуль собирался участвовать в очередных мотогонках, но их отменили после сообщения о начале войны. В военкоматы потянулись мобилизованные (те, кто получил повестку) и добровольцы. На вечер 22 июня у Андрея Андреевича были билеты в театр, и спектакль не отменили: «Давали «Принцессу цирка». До конца мы ее не досмотрели, потому что после второго акта объявили впервые воздушную боевую тревогу и стали всех загонять в бомбоубежище. Так для меня закончилась мирная жизнь».

   Полуостров стал ловушкой

   В эти дни в газетах множество статей были посвящены тому, как женщины заменяют ушедших на фронт мужей, братьев, отцов. Домохозяйки отправлялись убирать урожай, шли на заводы, осваивали профессии шоферов и трактористов. Так и было: собрания и митинги на предприятиях, сбор вещей для фронтовиков, осаждаемые мальчишками 16 — 17 лет военкоматы. В госархиве Крыма сохранились некоторые такие заявления: «Мне еще только 17 лет, но прошу послать меня на фронт. Буду бороться до последней капли крови, до последнего вздоха. Прошу военкомат не отказать в моей просьбе и отправить меня в действующую армию. Комсомолец Валентин Душко, 22 июня 1941 г.».
   Симферопольцу Дмитрию Карасеву было всего 7 лет, когда началась война, но самое первое воспоминание о ней — как уходил в армию отец. «Он работал водителем, его мобилизовали, кажется, на следующий же день, — рассказывает Дмитрий Карасев. — Врезался почему-то в память маленький фанерный чемодан, который отец брал с собой в короткие поездки. Мама пыталась засунуть туда его костюм, пальто, а он выкладывал вещи и говорил, что лишнего ничего не нужно. Я больше никогда не видел отца, он погиб в декабре 1942 года».
   В первые дни войны Крым стал своего рода мешком для огромного количества приезжих. Большинство отдыхающих решили срочно выехать домой, билеты на поезда невозможно было купить. «Ялта, ЮБК. Самый тяжелый вопрос здесь — эвакуация курортников, среди которых свыше 10 тыс. человек, подлежащих мобилизации. На курортах ЮБК застряло также много военных товарищей, среди них полковники, генералы, старший начсостав. Оставшийся автопарк еле справляется с вывозом «своих» мобилизованных, райком не знает, что делать» — из информационной сводки оргинструкторского отдела Крымского обкома партии от 24 июня 1941 года.
   Некоторые отдыхающие пытались выбраться из Крыма пешком, взяв с собой самые необходимые вещи. Случалось, что их задерживали местные жители, которых уже неоднократно предупреждали о возможности появления немецких диверсантов.
   Лилия Усеинова, которая в родной Ялте прожила всю войну, запомнила такой эпизод: по улице вели каких-то людей, и собравшаяся вокруг толпа кричала, что поймали шпионов. «Были двое мужчин, они что-то выкрикивали на плохом русском языке, были в рваной одежде — наверное, их даже успели побить, люди вокруг были очень злые. Кажется, никаких вещей при них не было, — говорит Лилия. — Этих мужчин забрали военные, а потом рассказывали, что это не шпионы, а отдыхающие откуда-то из Прибалтики. Схватили их, когда они в порту подробно расспрашивали, когда и куда отходят корабли».

   Страх, слухи, очереди в сберкассу

   О тех первых днях войны во всех книгах, изданных в советское время, писали, показывая только мужество, бескорыстие и сознательность людей, которых сплотила общая беда. Но они отражали не все стороны той жизни. Многому там не нашлось места. В госархиве Крыма хранятся несколько дневников, которые крымчане вели в годы войны, — и изданы они были уже в наше время. Может быть, они и показывают те события ближе, понятнее, не приукрашивая и не идеализируя людей. Автор одного из них, симферополец Хрисанф Гаврилович Лашкевич, жил на Фабричном спуске. Вот несколько цитат из его записей о первых днях войны.
   «22.VI.1941 года, 13 часов. Выступление Молотова по радио: война Германии против нас. Все слушавшие радио имели вид оглушенных, пришибленных. В городе паника. Не успел Молотов кончить речь, как уже образовались очереди в сберегательные кассы и за продуктами, как будто бы враг уже на подступах к Крыму. «Патриоты»-колхозники уже в 2 часа дня подняли цены на продукты на 100%. Везде лихорадочный обмен мнениями. Сберегательные кассы ломятся от напора желающих взять свои деньги.
   24.VI.41 г. Везде роют щели и окопы на случай воздушных бомбардировок. Невежество и тупость обывателей граничат с идиотизмом. Ожидаю увидеть и услышать много гнусностей. Печать не сообщает об изменниках и о шпионах, но население говорит о них много, то и дело, по словам кумушек, ловят шпионов. В существование у нас шпионов и скрытых предателей верю и я, но чтобы их можно было ловить на улицах, в это не верю. Сообщения о военных действиях скудны и даже явно подтверждают недоговоренность. В июне были тревоги. При тревогах народ шарахался по улицам как ополоумевший. С каждым днем обыватели все больше и больше падают духом. Растет убеждение, что наши войска не в силах противостоять немцам. Сводки говорят о боях на реке «Д», у города «Б», у высоты «М». Нежелание информбюро посвящать нас в положение дел расценивается населением как зловещий признак наших поражений, притом поражений грандиозных. Лучше было бы, если бы правительство откровенно сообщило нам об отступлении, это было бы воспринято нами как признак силы, не боящейся временных неудач, и население не питало бы себя нелепым страхом».
   Вела дневник и 14-летняя Зоя Хабарова, война застала ее в Ялте, куда за три года до войны перебрались ее родители.
   «21 июня 1941 г. Как же здорово мы прошли по горам. В первый день поднялись на Красный камень. Моросил дождь. Ноги скользят по сосновой хвое. Немного отдохнули и пошли дальше. Красота вокруг, хоть и дождь. Утром дождя не было. Солнце вовсю. Мы в заповеднике. Видели издали оленя. Полно птиц. Ночевали в какой-то татарской деревне. Нас накормили и положили спать в сакле: девочек на женской половине, мальчиков — на мужской. Утром нас опять накормили, и мы спустились в каньон. Отдохнули и пошли в Алушту. Шли долго. Потом опять отдыхали, съели последние продукты. Потом пошли к морю, выкупались и автобусом вернулись в Ялту. Как же здорово я путешествовала.
   22 июня. Ночью мне приснился сон, что началась война. Я иду где-то в поле, там окопы. Вдруг из окопа вылезли 2 немца и идут на меня. Я проснулась и говорю маме: «Мне приснилась война, если будешь клеить окна, то клей белой бумагой». Она мне сказала, что я дура, и послала в санаторий за завтраком. Я пошла. На набережной около «Интуриста» толпа людей, я слышу слово «война». Когда вернулась, мама уже заклеивала окна газетами. Мне здорово влетело. Отец уже побежал в военкомат. Его оставляют организовать военный госпиталь.
   23 июня. Папа бегает, чтобы найти машину, отправить в Симферополь бабушку. Автобусы не ходят. Папа говорит, что даст огромные деньги, чтобы уехать из Ялты. На улицах толпы людей, которые хотят уехать. Сейчас отправляют только военных.
   25 июня. Бомбят Севастополь. Пляж опустел. Купаться не хочется. На набережной пусто. Папа повесил на окна одеяла, чтоб даже полоска света не пробилась. По ночам надо дежурить на крыше. Ждут бомбежки».
   Война только началась, впереди были бомбежки, корабль «Армения», унесший на дно Черного моря несколько тысяч жизней, бои за Крым, слава и трагедия Севастополя, оккупация. И так часто в это время крымчане повторяли «это было до войны…».
    1k.com.ua
   До 22 июня 1941 года.